НОГОТЬ ЗОМБИ, НЕМЕЦКОЕ ПОРНО С ПЕДОФИЛАМИ И ЭЙЗЕНШТЕЙН В ТОКИЙСКОМ МЕТРО ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ
1. Отрывок кошмара. Снилось, что я в каком-то подвале лихорадочно процарапываю себе вены на запястье. Что-то надвигается, и я хочу от этого сбежать с помощью самоубийства, работа спорится, энтузиазм в наличии. Ни ножей, ни осколков под рукой нет, так что я царапаю запястье ногтем на мизинце, он длинный по-пушкински и какой-то с виду зомби-ноготь, коричневатый. И это меня слегка беспокоит, типа - что со мной не так? И вот, наконец, полилась кровь, но какого-то черного цвета. 2. Что-то детское про школьные годы. Знакомый ландшафт сна - я живу на самом верхнем этаже, лестницы ко мне нет, обрушена, но можно влезть по лифтовой клетке, а можно через кинотеатр внизу, по каким-то металлоконструкциям за экраном. Страшно то, что там показывают жесткое немецкое порно с расчлененкой, и зрители соответствующие - они заметили, что я мимо них каждый день хожу после школы, и собираются устроить на меня охоту. И всё в темноте, под дергающийся свет с экранаю
3. Длинный сон про кино с Эйзенштейном, хорошо его запомнил.
Мы с Андрюхой К. в делегации советских кинематографистов, Эйзенштейн во главе, все веселые, молодые, вкус успеха, дурачества и белые штаны. Весело идем под пальмами вдоль шоссе, как выпускники, типо, навстречу рассвету, начало настоящей жизни, причем, триумфальное. Эйзенштейн дурачится больше всех, даже неловко за него, прячется в засады, выпрыгивает, как лев, прыгает по бетонным заборам и блокам.
Не могу понять, что за страна - небоскребы вперемешку с готическими соборами. А шоссе и аллея словно на дне канала: сперва высоченный крутой склон, и уже там, наверху, начинается очень высокий город.
Метро вроде токийского, слишком много народу: на эскалаторах ревущая толпа, люди лезут по головам и по стенам, их давят насмерть, по стенам красные кровавые полосы. Мы же с полным комфортом едем, не торопясь. Внизу еще хуже - анекдотический вид поездов, сверху на крыше столько же людей, сколько внутри, из окон и дверей торчат руки и ноги, головы, - всё это было смешно, пока поезд не поехал, п.ч. всё, что не уместилось внутрь вагона, стало ломаться, отрываться и размазываться по стенам. Эйзенштейн сильно побледнел, но, как старший, берет нас за руки, как в кружок строит, чтобы мы смотрели друг на друга, а не по сторонам, и тихо, но гипнотически убедительно говорит, что капитализм не заботится о простых людях, а у нас все будет хорошо.
Потом место действия меняется, провинциальный городок - каменные одноэтажные дома, большие дворы с колодцами, низкие каменные заборы, маленькие мостики через ручьи и канавы. Эйзенштейна уже нет, только мы с Андрюхой натуру для съемок ищем. Я на местных не смотрю, прикидываю, как и что снимать будем, освещенность, расстояния, и тут краем глаза вижу, что меня обступили местные дети, мелкие, мне по пояс или по грудь. Поворачиваюсь к ним - и вот тут начинается кусок лютого ужаса, п.ч. ни хрена это не дети.
Одна тварь в черном плаще с капюшоном, без всяких признаков лица, абсолютная чернота и неподвижность и вдруг она сует руку под плащ и шумно скребется, чешется, как собака. Второй - смоляное чучелко, нелепая кукла, густо вымазанная блестящим черным варом, выступ носа, дыра рта, а вот глаз нет вообще, руки-прутики с мягкими перчатками на конце, как у клоуна-маньяка. И третий - капустный человечек, мерзкая опасная тварь, похожа на мумию в грязных бинтах - только вместо бинтов изгрызенные капустные листья, плотно обмотанные вокруг лица и тела.
По описанию они вроде и нестрашные, но совершенно невыносимое ощущение жути. Они разносят чуму или проказу, дотронутся до меня - и я пропал.
Я метнулся от них, как заяц, сломя голову, лишь бы никто не коснулся, и тут вспомнил: а где же Андрюха? я давно его уже не видел, сожрали, суки! Оборачиваюсь - а там, по-крабьи бочком ко мне прытко ползет смоляное чучелко, тянет поганые мягкие лапки, а капустный человек челюстью хлопает, издавая слабые, жалобные звуки - и это очень плохо, потому что он заколдовывает так, гипнотизирует. Я еще пометался в ужасе, думая, где Андрюху искать, а потом покорно поплелся назад, к уродцам, и наконец проснулся.