Замечательный сон снился. Четко остался в памяти только последний эпизод, но общую концепцию помню. Каким-то образом современная Россия объединилась с Россией начала века, появился проход между временами (только для граждан России, и только в пределах страны). Путин договорился с Николаем провести широкие социальные реформы с нашей помощью, чтобы избежать революции, ну и о всяческом экономическом и культурном взаимодействии. Все устроили либерально, построили что-то вроде метро, по которому граждане свободно могут ходить туда сюда, ввели правила поведения, и все пустили на самотек. Пока в двух Россиях - медовый месяц, люди себя ведут очень хорошо, предупредительно, благородно, помогают друг другу, а у меня и гордость за людей, и всякие опасения насчет того, что это долго не продлится. Правда, уже вводят общий уголовный кодекс, спецслужбу, куда можно жаловаться, и все такое.

Я в первую свою вылазку каким-то образом натолкнулся на графа Сергея Дмитриевича Шереметева, и он в меня прям сразу вцепился и присвоил как своего личного гостя из будущего. Мы с ним всю дорогу говорим как обустроить две России, я ему книги таскаю, обсуждаем, что надо бы сделать, я все предчувствую всякие трудности в общении и его предупреждаю. Пытаюсь его переключить на более квалифицированных людей, ведь он человек очень влиятельный, но он не хочет - мол, коли судьба нас свела, пусть так и будет. Ладно. Мне он очень нравится, уже старый, но горячий, справедливый, с живым деятельным умом, и внешне очень приятен, татарские черты.

И вот последний эпизод. Видимо в рамках социальной программы к Шереметеву приходит дама из нашего центра субсидий, как к человеку пенсионного возраста, сообщает о повышении пенсии на 25 рублей, и о том, что надо сходить в РЭУ зарегистрироваться и тогда ему на 9 мая подарки положены - типа, пакет гречки, открытка, зонтик. Шереметев отказывается, но дама настаивает. Он начинает закипать: мол, я человек обеспеченный, выкрикивает сгоряча: «Я сам известный благотворитель» - и тут резко в отчаянии бьет себя по губам, прям чуть не до слез, мотает головой, просит меня: «Объясните ей, мой друг», а сам уходит в другую комнату и там встает на колени перед иконами.