Быков о Пастернаке – нехорошая изворотливость, так изощренно выворачивает любое его слово и действие ему на прославление, подбирает такие иезуитские объяснения и оправдания всех его действий, что только диву даешься. Быков в этом деле мастер, но цели не достигает. Ему ведь не в суде присяжных заболтать надо, а убедительный образ создать. Но ни в чем он меня не убедил. Чуешь сразу, что жулик и надурить хочет: во, блин, и чего это он так суетится? честному человеку такие извороты ни к чему, небось с Пастернаком дело не чисто. С софистами всегда так. Презрение к народу, которому можно в башку вбить все, что угодно, показать черное белым, не срабатывает. Народ чует интуитивно, что его путают и обманывают, а оттого, что противопоставить ничего такому изощренному словоблудству не может, только злится и упрямится.

Из окна вагона: близкое несется вскачь, а далекое движется медленно и плавно. Вся в ухабах и ямах и подскоках тропинка вдоль рельс и торжественно разворачивающийся пейзаж на горизонте.

Теперь на яблоне воробей орет, тоже бабу хочет. А дрозд (или скворец) уже нашел, наверно, подобрал корку хлеба и к невесте почесал: типа, букет, шампанское, шоколад.

Сейчас три часа дня, но какой-то вдруг золотой вечерний свет все залил, сильный теплый ветер, прямо мне в ухо кулаком. Наломал себе белой сирени, самой душистой, а то она наверху растет для бога и для ангелов, а мне грешному и не дотянуться, не налюбоваться и не нанюхаться. А теперь я ее рядышком поставил и то и дело макаю нос прямо в середину сиреневого запаха, блаженствую. Я Олечке все пишу, как здесь все цветет, заманиваю, но что-то она все не едет и даже пока не обещает.

Плохо, что ко мне рвется шершень размером с воробья, лезет в окно по-наглому: «вы не ждали, а мы приперлись». Я помню, деду один такой в кепку залетел и чпокнул его в затылок. Деда говорит: как лошадь копытом, с ног сшибло, памяти лишился, еле очухался.

Быков о Пастернаке: «гениально» уже не о стихах, а о его скользкости, верткости, уклончивости – так невнятен и двусмысленен, что его людоеды никак не ухватят. Гений! Да ну, не люблю я этих гениев выживания, для меня это не похвала. Людей не за живучесть ценят. И вообще, Пастернак мне чужой – и такой тип жизнелюбия, и эроса, и отношения к женщинам, миру вообще и советской власти в частности. Близко христианство, нравятся пейзажи (в Живаге гениальные, из-за них перечитываю). К стихам я холоден, музыки в нем не чувствую, скучно и коряво, и ничего не близко, про любовь ничего (вернее, много, но не про такую, как мне надо). Другой язык, чужой, иностранный.

Про "Живагу" я все время думал, что его разумный осьминог с Альфы Центавра писал, такое там всё, на мой взгляд, извращенное, непонятное и вывернутое - оценки, причинно-следственные связи, понятия о добре и зле, какие-то философские выводы - все мне кажется диким и нечеловеческим. А в кино Арабов это все убрал, и кино мне нравится.