Все никак не соберусь фотки выложить и записи из дневника вколотить. Вот маленький кусочек, потому что наткнулся на одну фотосерию.

Ледяные шезлонги после дождя, ледяная решетка Люксембургского сада - я аж руку отдернул, как обжегся. Белые королевы обсыхают, прижимая к себе детишек, или вглядываясь в даль - что там с погодой назавтра? как там ласточки летают? снова к дождю? Клумбы же только хорошеют от ливней - сверканье и цвета разгораются - желтые и зеленые.

Серо-зеленые тона Лувра и Пале-Рояля в сумерках, когда уже не всматриваешься в детали, они как два валуна под вечерней водой. Из-под портика Риволи тяжелая падающая стена Лувра на другой стороне улицы. Дождь. Чем глубже погружение в вечер, тем ярче мокрая дорога, отражающая все фары, фонари, а в глубине портика - заманивающий свет сувенирных лавок, где одни бейсболки «ай лав Пэрис», пластмассовые эйфелевы башни и жесткие китайские шарфы с триумфальными арками или пирамидой Лувра.

Одноухий Сен-Жак. Похожесть всех колоколен, всех соборов: серо-кофейный камень, толстые стены с дуговыми опорами, стрельчатые окна, потешные мордахи водопроводных труб с раскрытыми сквозными пастями - небо насквозь просвечивает.

На даче слушал песни в телефоне и вдруг так ярко, полно вспомнил вечер, когда я с песенкой про Андалузскую ночь в ушах бродил по переулкам вокруг Биржи, по Пти-Шан, заблудился, как не пустил меня в галерею Кольбер швейцар, старый толстый негр: то ли там был этот зал забронирован, то ли что, я не понял, и не больно-то хотелось, я угол срезать хотел, но тут дело в швейцаре – никакого хамского торжества («куды прешь со свиным рылом в калашный ряд»), наоборот был сочувственно расстроен и печален – типа «се ля ви, а я не виноват», и я его очень хорошо запомнил, тепло. Потом я спускался уже в полутьме, ориентируясь по номерам домов, шатался от усталости, зачем-то заходил в китайские магазины, до темноты сидел в кафе и пил поганый кальвадос - без туристов, одни местные, собака передо мной сидела - настоящий Анубис, не сводя глаз, может, ждала, что я от кальвадоса копыта отброшу? И услышав эту «Андалузскую ночь», я это все так отчетливо вспомнил, кажется, даже ярче, чем было.

А индейцы, говорят, хранят воспоминания во флаконах разных ароматов, носят бутылочки на поясе, как увидят что-то, достойное памяти, нюхают из бутылки – и с тех пор воспоминание там хранится, захочется вспомнить – нюхнут из бутылки, и все вспоминается в полноте ощущений.

«Глядит печаль огромными глазами…» - я все повторял эту строчку там, и не мог вспомнить, что дальше.

Кристофер Жакро "Звуки дождя". Я в дождь смотрел на выставку его фото в витринах на Севастопольском бульваре. Париж у него здесь совершенно подлинный, я его таким и помню.